О себе Набоков говорил: «Американский писатель, родившийся в России; получил образование в Англии, где изучал французскую литературу; пятнадцать лет прожил в Германии…» 

Славу Набокову принесли романы: на русском языке под псевдонимом В. Сирин («Машенька», «Защита Лужина», «Отчаяние», «Дар», «Приглашение на казнь»), а с 1940-го уже под своей фамилией и на английском («Пнин», «Лолита», «Ада» и др.). 

Но начинал Набоков как поэт, писал стихи почти до конца дней своих, и том его стихотворений — важная часть творческого наследия. Надо подчеркнуть: если прозаик Сирин-Набоков с годами всё более отдалялся от традиций русской прозы, вырабатывая свой, особый, отстранённый стиль, то как поэт он остался в общем русле развития отечественной поэзии ХХ века. 

В стихах разных лет эмигрант Набоков часто обращался к Родине, раскрывая русскую душу, плач её о невозвратном. Поэтическое мировосприятие Набокова тяготеет к точным деталям, предметному зримому образу. Эмоциональный эффект в его стихах достигается не столько выбором темы, сколько смещением акцентов, открытием нового в привычном и незаметном старом.

Когда-то в молодости Набоков дал клятву И. А. Бунину: «…ни помыслом, ни словом не согрешу пред музою твоей». Конечно, за десятилетия поэзия Набокова менялась, но, думается, к Бунину она оставалась по духу своему ближе, чем, допустим, к Пастернаку. Критикам, которые находили схожесть его стихов со стихами Пастернака, Набоков ответил эпиграммой на последнего:

Его обороты, эпитеты, дикция,

стереоскопичность его —

всё в нём выдает со стихом Бенекдиктова

своё роковое родство.

Для Набокова, пропагандировавшего Пушкина англоязычным читателям (перевод «Евгения Онегина» и комментарий к нему), Бенедиктов был, понятно, примером не поэта.

Известно, что автор «Лолиты» профессионально занимался энтомологией. Бабочки — непременные герои прозы и стихов Набокова. Недолговечные, лёгкие, пёстрые создания много давали его изощрённому уму и зоркому глазу художника. Он высказал удивительное предположение: «Мы — гусеницы ангелов…» 

Относясь к своему призванию со всей ответственностью («Мне бог велел звучать»), Набоков часто бывал склонен к улыбке, к пародии. В романе «Дар» хороша сцена поэтического вдохновения, ниспосланного Годунову-Чердынцеву (автобиографический персонаж): «Небосклон направлял музу к балкону, указывая ей на клён. Свечи, плечи, встречи и речи создавали общую атмосферу старосветского бала, Венского конгресса и губернаторских именин. Цветы подзывали мечты, на ты, среди темноты…»). 

Рождение стихов с их банальными рифмами передано с мягкой иронией понимания. Однако смех как жизнеутверждающее начало («Стихи») трансформируется к концу 30-х годов в горький сарказм («Что за ночь с памятью случилось…»).

Главное богатство, которым владел Набоков, — неиспорченный русский язык — переливается в его стихах всеми гранями смысла и звучания, обусловленными по преимуществу лирическим кругом.