Она  говорит: "Мужской характер  столь отличен от женского,  что  самый обыкновенный  мужчина  кажется неопытной  женщине чудищем,  упавшим с другой планеты.   Для   всякой  женщины   тот,  кого   она   любит,  представляет трудноразрешимую  задачу.  Женщина  смышленая  или  хотя  бы рассудительная стремится справиться с ней,  принимая  в расчет то,  что дано.  Она говорит себе: "Он таков,  каков есть, этим он  мне и интересен,  но, если уж я люблю его,  надо  как-то  приноровиться к нему".  Женщина требовательная и  пылкая отказывается  принимать исходные данные, иначе  говоря, черты физического и нравственного  облика  ее  мужа или  любовника; она  наивно думает,  что ей удастся его переделать.

Вместо того чтобы решить  раз  и навсегда:  "Он таков от  природы;  как сделать его счастливым?",  эта властная  особа думает: "Как  переделать его, чтобы он сделал счастливой меня?" Раз уж она его любит, ей хочется, чтобы он был  безукоризненным,  похожим на тот идеал, что  навеян  ей чтением книг  и грезами.  Она  его донимает,  порицает, изводит, ставит ему  в укор  слова и поступки, которые с улыбкой снесла бы от всякого иного.

Недоумевающим она ответит, что такое поведение с ее стороны уже само по себе  доказывает  силу ее  чувств,  что если она  и  впрямь более  терпима к другим, то это скорее от безразличия, чем от  снисходительности. Ей кажется естественным, что, решив быть верной одному мужчине, она  хочет, чтобы он по крайней  мере  отвечал ее  вкусам.  В  конечном  счете  она, по  ее мнению, перевоспитывает  его для  его  же блага,  и  с  тех  пор, как  она  за  него принялась, он  уже во многом  изменился  к лучшему...  Все  это так, но, на беду, люди, как правило, вовсе не желают "меняться к  лучшему", да и  нельзя лепить человеческие характеры, как лепят бюсты из глины.

Мужчина — и даже юноша — сформировался под влиянием наследственности, семьи, воспитания, у него уже  есть  за плечами определенный опыт. Сложился его  физический облик;  укоренились привычки; определились  вкусы. Пожалуй, еще возможно —  и  то не сразу  — исправить  известные  его слабости, если делать  это  с  величайшей  осмотрительностью,  мягкостью  и  осторожностью, умасливая   его   комплиментами,   подобно  тому   как  ваятель   увлажняет затвердевающую под  его  пальцами глину.  Но  прямая и  запальчивая  критика вынуждает  мужчину  защищаться. Любовь,  которая  должна  служить  надежным пристанищем, оказывается усеянной шипами угроз и наказов.  Сначала, если он очень влюблен,  мужчина  смирится с принуждением, попытается  стать  лучше; однако потом  его подлинная натура возьмет верх и  он проклянет  ту, которая ломает его; любовь ослабеет и умрет; быть может, он даже станет всем сердцем ненавидеть ту, что похитила у  него самое дорогое сокровище — былую веру  в самого  себя.  Так  по  вине  слишком  разборчивых  женщин  между  супругами рождается скрытая злоба..."

Тут я прервал ее:

— Не  слишком  ли вы  строги к  женщинам? Вы  говорите  только  об их заблуждениях. Неужели  вы думаете, что  мужчина охотнее  принимает исходные данные  и  признает  в  той,  кого любит,  натуру  законченную  и  достойную уважения?

—  Милый  друг, — говорит  она, — если и существуют  еще на свете безрассудные  женщины,  требующие,  чтобы мужчина не  был  ни  эгоистом,  ни увальнем,  ни слепцом, ни  педантом,  согласимся, что  их  дело безнадежно. Прощайте.