Ты даже застыла в дверях удивленно, —

 Такой я тебя и увидел в тот раз,

 Светлою, тоненькой и смущенной.

 Была ль ты красивою? Я не знаю.

 Глаза — голубых цветов голубей...

 Теперь я, кажется, понимаю

 Причину фантазии мамы твоей.

 О, время — далекий розовый дым, —

 Когда ты мечтаешь, дерзишь, смеешься!

 И что там по жилам течет твоим —

 Детство ли, юность? Не разберешься!

 Ну много ль, пятнадцать — шестнадцать лет?

 Прилично и все же ужасно мало:

 У сердца уже комсомольский билет,

 А сердце взрослым еще не стало.

 И нету бури еще в крови,

 А есть только жест напускной небрежности.

 И это не строки о первой любви,

 А это строки о первой нежности.

 Мне вспоминаются снова и снова

 Записки — голуби первых тревог.

 Сначала в них ничего "такого",

 Просто рисунок, просто смешок.

 На физике шарик летит от окошка,

 В записке — согнувшийся от тоски

 Какой-то уродец на тонких ножках.

 И подпись: "Вот это ты у доски!"

 Потом другие, коротких короче,

 Но глубже глубоких. И я не шучу!

 К примеру, такая: "Конфету хочешь?"

 "Спасибо. Не маленький. Не хочу!"

 А вот и "те самые"... Рано иль поздно,

 Но гордость должна же плеснуть через край!

 "Ты хочешь дружить? Но подумай серьезно!"

 "Сто раз уже думал. Хочу. Давай!"

 Ах, как все вдруг вспыхнуло, засверкало!

 Ты так хороша с прямотой своей!

 Ведь если б ты мне не написала,

 То я б не отважился, хоть убей!

 Мальчишки намного девчат озорнее,

 Так почему ж они тут робки?

 Девчонки, наверно, чуть-чуть взрослее

 И, может быть, капельку посмелее,

 Чем мы — герои и смельчаки.

 И все же, наверно, гордился по праву я,

 Ведь лишь для меня, для меня зажжены

 Твои, по-польски чуть-чуть лукавые,

 Глаза редчайшей голубизны!

                        2

  Был вечер. Большой новогодний вечер.

 В толпе не пройти! Никого не найти!

 Музыка, хохот, взрывы картечи,

 Серпантина и конфетти.

 И мы кружились, как опьяненные,

 Всех жарче, всех радостней, всех быстрей!

 Глаза твои были почти зеленые —

 От елки, от смеха ли, от огней?

 Когда же, оттертые в угол зала,

 На миг мы остались с тобой вдвоем,

 Ты вдруг, посмотрев озорно, сказала:

 — Давай удерем? — Давай удерем!

 На улице ветер, буран, темно...

 Гремит позади новогодний вечер...

 И пусть мы знакомы с тобой давно,

 Вот она первая наша встреча!

 От вальса морозные стекла гудели,

 Били снежинки в щеки и лоб,

 А мы закружились под свист метели

 И с хохотом грохнулись в сугроб.

 Потом мы дурачились. А потом

 Ты подошла ко мне, замолчала

 И вдруг, зажмурясь, поцеловала.

 Как будто на миг обожгла огнем!

 Метель пораженно остановилась.

 Смущенной волной залилась душа.

 Школьное здание закружилось

 И встало на место, едва дыша.

 Ни в чем мы друг другу не признавались,

 Да мы бы и слов-то таких не нашли.

 Мы просто стояли и целовались,

 Как умели и как могли!..

 Химичка прошла! Хорошо, не видала!

 Не то бы, сощурившись сквозь очки,

 Она бы раздельно и сухо сказала:

 — Давайте немедленно дневники!

 Она скрывается в дальней улице,

 Ей даже мысль не придет о том,

 Что два старшеклассника за углом

 Стоят и крамольно вовсю целуются...

 А так все и было: твоя рука,

 Фигурка, во тьме различимая еле,

 И два голубых-голубых огонька

 В клубящейся белой стене метели...

 Что нас поссорило? И почему?

 Какая глупая ерунда?

 Сейчас я и сам никак не пойму.

 Но это сейчас не пойму. А тогда?..

 Тогда мне были почти ненавистны

 Сомнения старших, страданья от бед.

 Молодость в чувствах бескомпромиссна:

 За или против — среднего нет.

 И для меня тоже среднего не было.

 Обида горела, терзала, жгла:

 Куда-то на вечер с ребятами бегала,

 Меня же, видишь ли, не нашла!

 Простить? Никогда! Я не пал так низко.

 И я тебе это сейчас докажу!

 И вот на уроке летит записка:

 "Запомни! Больше я не дружу!"

 И все. И уже ни шагу навстречу!

 Бессмысленны всякие оправданья.

 Тогда была наша первая встреча,

 И вот наше первое расставанье...

                       3

 Дворец переполнен. Куда б провалиться?

 Да я же и рта не сумею разжать!

 И как только мог я, несчастный, решиться

 В спектакле заглавную роль играть?!

 Смотрю на ребят, чтоб набраться мужества.

 Увы, ненамного-то легче им:

 Физиономии, полные ужаса,

 Да пот, проступающий через грим...

 Но мы играли. И как играли!

 И вдруг, на радость иль на беду,

 В антракте сквозь щелку — в гудящем зале

 Увидел тебя я в шестом ряду.

 Холодными стали на миг ладони,

 И я сразу словно теряться стал.

 Но тут вдруг обиду свою припомнил

 И обозлился... и заиграл!

 Конечно, хвалиться не очень пристало,

 Играл я не то чтобы там ничего,

 Не так, как Мочалов, не так, как Качалов,

 Но, думаю, что-нибудь вроде того...

 Пускай это шутка. А все же, а все же

 Такой был в спектакле у нас накал,

 Что, честное слово же, целый зал

 До боли отбил на ладонях кожу!

 А после, среди веселого гула,

 В густой и радостной толкотне,

 Ты пробралась, подошла ко мне:

 — Ну, здравствуй! — и руку мне протянула.

 И были глаза твои просветленные,

 Словно бы горных озер вода:

 Чуть голубые и чуть зеленые,

 Такие красивые, как никогда!

 Как словно, забыв обо всем о прочем,

 Смеяться и чувствовать без конца,

 Как что-то хорошее, нежное очень

 Морозцем покалывает сердца.

 Вот так бы идти нам, вот так улыбаться,

 Шагать сквозь февральскую звездную тьму

 И к ссоре той глупой не возвращаться,

 А мы возвратились. Зачем, не пойму?

 Я сам точно рану себе бередил,

 Как будто размолвки нам было мало.

 Я снова о вечере том спросил,

 Я сам же спросил. И ты рассказала.

 — Я там танцевала всего только раз,

 Хотя совершенно и не хотела... —

 А сердце мое уже снова горело,

 Горело, кипело до боли из глаз!

 И вот ты сказала почти с укоризной:

 — Пустяк ведь. Ты больше не сердишься? Да? —

 И мне бы ответить, что все ерунда.

 Но юность страдает бескомпромиссно!

 И, пряча дрожащие губы от света,

 Я в переулке сурово сказал:

 — Прости. Мне до этого дела нету.

 Я занят. Мне некогда! — И удрал...

 Но сердце есть сердце. Пусть время проходит,

 Но кто и когда его мог обмануть?

 И как там рассудок не колобродит,

 Сердце вернется на главный путь!

 Ты здесь. Хоть дотронься рукой! Так близко...

 Обида? Ведь это и впрямь смешно!

 И вот "примирительная" записка:

 "Давай, если хочешь, пойдем в кино?"

 Ответ прилетает без промедленья.

 Слова будто гвоздики. Вот они:

 "Безумно растрогана приглашеньем.

 Но очень некогда. Извини!"